Неточные совпадения
Она сошла вниз и минуты через две воротилась с водой в белой глиняной кружке; но он
уже не помнил, что было дальше. Помнил только, как отхлебнул один глоток холодной воды и
пролил из кружки на грудь. Затем наступило беспамятство.
— Ну иди, иди! — отвечал барин. — Да смотри, не
пролей молоко-то. — А ты, Захарка, постреленок, куда опять бежишь? — кричал потом. — Вот я тебе дам бегать!
Уж я вижу, что ты это в третий раз бежишь. Пошел назад, в прихожую!
При входе в Зунд мы, как всегда делается в
узких проходах, вызывали лоцмана, чтобы провести нас
проливом.
Что за заливцы, уголки, приюты прохлады и лени, образуют узор берегов в
проливе! Вон там идет глубоко в холм ущелье, темное, как коридор, лесистое и такое
узкое, что, кажется, ежеминутно грозит раздавить далеко запрятавшуюся туда деревеньку. Тут маленькая, обстановленная деревьями бухта, сонное затишье, где всегда темно и прохладно, где самый сильный ветер чуть-чуть рябит волны; там беспечно отдыхает вытащенная на берег лодка, уткнувшись одним концом в воду, другим в песок.
Когда туман прояснился, мы были
уже в
проливе.
Вы
уже знаете, что мы идем не вокруг Горна, а через мыс Доброй Надежды, потом через Зондский
пролив, оттуда к Филиппинским островам и, наконец, в Китай и Японию.
Мы не верили глазам, глядя на тесную кучу серых, невзрачных, одноэтажных домов. Налево, где я предполагал продолжение города, ничего не было: пустой берег, маленькие деревушки да отдельные, вероятно рыбачьи, хижины. По мысам, которыми замыкается
пролив, все те же дрянные батареи да какие-то низенькие и длинные здания, вроде казарм. К берегам жмутся неуклюжие большие лодки. И все завешено: и домы, и лодки, и улицы, а народ, которому бы очень не мешало завеситься, ходит
уж чересчур нараспашку.
Наш рейс по
проливу на шкуне «Восток», между Азией и Сахалином, был всего третий со времени открытия
пролива. Эта же шкуна
уже ходила из Амура в Аян и теперь шла во второй раз. По этому случаю, лишь только мы миновали
пролив, торжественно, не в урочный час, была положена доска, заменявшая стол, на свое место; в каюту вместо одиннадцати пришло семнадцать человек, учредили завтрак и выпили несколько бокалов шампанского.
Было
уже и немыслимо сдержать его: женщины плакали, плакали и многие из мужчин, даже два сановника
пролили слезы.
Но Дубровский
уже ее не слышал, боль раны и сильные волнения души лишили его силы. Он упал у колеса, разбойники окружили его. Он успел сказать им несколько слов, они посадили его верхом, двое из них его поддерживали, третий взял лошадь под уздцы, и все поехали в сторону, оставя карету посреди дороги, людей связанных, лошадей отпряженных, но не разграбя ничего и не
пролив ни единой капли крови в отмщение за кровь своего атамана.
Да и летом
пролив ненадежен: в самом
узком месте, между мысами Погоби и Лазарева, он не шире шести-семи верст, а в тихую, ясную погоду нетрудно переплыть на плохой гиляцкой лодке и сто верст.
[Кто-то предлагал проект — в самом
узком месте
пролива устроить плотину, которая задерживала бы на пути холодное течение.
В шесть часов были в самом
узком месте
пролива, между мысами Погоби и Лазарева, и очень близко видели оба берега, в восемь проходили мимо Шапки Невельского — так называется гора с бугром на вершине, похожим на шапку.
Беглые большею частью пробираются к северу, к
узкому месту
пролива, что между мысами Погоби и Лазарева, или несколько севернее: здесь безлюдье, легко укрыться от кордона и можно достать у гиляков лодку или самим сделать плот и переправиться на ту сторону, а если
уже зима, то при хорошей погоде для перехода достаточно двух часов.
Мне рассказывали, что в последнее время каторжные, чтобы не идти по охраняемому западному побережью, начинают
уже пробовать другой путь, а именно на восток, к Ныйскому заливу, оттуда по берегу Охотского моря на север к мысу Марии и Елизаветы, и затем к югу, чтобы переплыть
пролив против мыса Пронге.
Он прошел вдоль восточного берега и, обогнув северные мысы Сахалина, вступил в самый
пролив, держась направления с севера на юг, и, казалось, был
уже совсем близок к разрешению загадки, но постепенное уменьшение глубины до 3 1/2 сажен, удельный вес воды, а главное, предвзятая мысль заставили и его признать существование перешейка, которого он не видел.
Как раз против города, в двух-трех верстах от берега, стоит пароход «Байкал», на котором я пойду в Татарский
пролив, но говорят, что он отойдет дня через четыре или пять, не раньше, хотя на его мачте
уже развевается отходный флаг.
Уж я знаю, что много мне, бедной, тут слез
пролить».
Отец мой отвечал,
проливая уже тихие слезы, что это все правда и что он бы не сокрушался так, если б только получил от нее последнее благословение, если б она при нем закрыла свои глаза.
— Похвастаться охота перед товарищами, — заметила мать, — вот, мол, глядите — я
уже кровь свою
пролил…
Человек видел свои желания и думы в далеком, занавешенном темной, кровавой завесой прошлом, среди неведомых ему иноплеменников, и внутренне, — умом и сердцем, — приобщался к миру, видя в нем друзей, которые давно
уже единомышленно и твердо решили добиться на земле правды, освятили свое решение неисчислимыми страданиями,
пролили реки крови своей ради торжества жизни новой, светлой и радостной.
И ей казалось, что сам Христос, которого она всегда любила смутной любовью — сложным чувством, где страх был тесно связан с надеждой и умиление с печалью, — Христос теперь стал ближе к ней и был
уже иным — выше и виднее для нее, радостнее и светлее лицом, — точно он, в самом деле, воскресал для жизни, омытый и оживленный горячею кровью, которую люди щедро
пролили во имя его, целомудренно не возглашая имени несчастного друга людей.
Но Генечка этого не опасался и продолжал преуспевать. Ему еще тридцати лет не было, а
уже самые лестные предложения сыпались на него со всех сторон. Он не раз мог бы получить в провинции хорошо оплаченное и ответственное место, но уклонялся от таких предложений, предпочитая служить в Петербурге, на глазах у начальства. Много проектов он
уже выработал, а еще больше имел в виду выработать в непродолжительном времени. Словом сказать, ему предстояло
пролить свет…
В конце концов я почти всегда оказываюсь в выигрыше, но это нимало не сердит Глумова. Иногда мы даже оба от души хохочем, когда случается что-нибудь совсем
уж необыкновенное: ренонс, например, или дама червей вдруг покажется за короля. Но никогда еще игра наша не была так весела, как в этот раз. Во-первых, Глумов вгорячах
пролил на сукно стакан чаю; во-вторых, он, имея на руках три туза, получил маленький шлем! Давно мы так не хохотали.
Сначала Онуфрий Петрович не решался давать ей помногу денег, опасаясь, что она даст стречка, но мало-помалу убедился в ее благонадежности и
пролил на нее такие щедроты, что в настоящее время она
уже самостоятельно объявляла первую гильдию.
Впрочем, мемуары последней
уже предоставлены потомками ее в распоряжение"Русской старины"и, без сомнения,
прольют свет на это замечательное происшествие.
К сожалению, этот карась был, по недоразумению, изжарен в сметане, в каковом виде и находится ныне на столе вещественных доказательств (секретарь подходит к столу, поднимает сковороду с загаженным мухами карасем и говорит: вот он!); но если б он был жив, то, несомненно, в видах смягчения собственной вины,
пролил бы свет на это, впрочем, и без того
уже ясное обстоятельство.
Ведь он там полковника-то до кровавых слез доведет; ведь кровавую слезу
прольет от него полковник-то, да
уж поздно будет.
Маменька долго не благословляла его на женитьбу,
проливала горькие слезы, укоряла его в эгоизме, в неблагодарности, в непочтительности; доказывала, что имения его, двухсот пятидесяти душ, и без того едва достаточно на содержание его семейства (то есть на содержание его маменьки, со всем ее штабом приживалок, мосек, шпицев, китайских кошек и проч.), и среди этих укоров, попреков и взвизгиваний вдруг, совершенно неожиданно, вышла замуж сама, прежде женитьбы сына, будучи
уже сорока двух лет от роду.
Но вот выискивается австрийский журналист, который по поводу этого же самого происшествия совершенно наивно восклицает: «О! если бы нам, австрийцам, Бог послал такую же испорченность, какая существует в Пруссии! как были бы мы счастливы!» Как хотите, а это восклицание
проливает на дело совершенно новый свет, ибо кто же может поручиться, что вслед за австрийским журналистом не выищется журналист турецкий, который пожелает для себя австрийской испорченности, а потом нубийский или коканский журналист, который будет сгорать завистью
уже по поводу испорченности турецкой?
Она
уже заметила тебя,
пролила слезу и вытащит тебя за ушко в люди.
Обедали Лаптевы в третьем часу. Кушанья подавал Петр. Этот Петр днем бегал то в почтамт, то в амбар, то в окружной суд для Кости, прислуживал; по вечерам он набивал папиросы, ночью бегал отворять дверь и в пятом часу утра
уже топил печи, и никто не знал, когда он спит. Он очень любил откупоривать сельтерскую воду и делал это легко, бесшумно, не
пролив ни одной капли.
Преднамеренная повадливость свойственна тем практикантам, которые, как выразился об них Глумов, надеются
пролить свою капельку в сосуд преуспеянья. По мнению Глумова, подобная повадливость нередко граничит с вероломством и предательством и почти всегда оканчивается урезками в первоначальных убеждениях и уступкой таких основных пунктов, отсутствие которых самую благонамеренную практику сводит к нулю. Или, говоря другими словами, полного вероломства нет, но полувероломство
уж чувствуется.
Когда я пишу эти последние слова, мороз и огонь овладевают попеременно всем существом моим, и что тут сказать: бейтесь и умирайте, рыцари,
проливайте вашу кровь, начиная
уже с царственной и кончая последним барабанщиком.
Как это водится на всех пикниках, теряясь в массе салфеток, свертков, ненужных, ползающих от ветра сальных бумаг, не знали, где чей стакан и где чей хлеб,
проливали вино на ковер и себе на колени, рассыпали соль, и кругом было темно, и костер горел
уже не так ярко, и каждому было лень встать и подложить хворосту.
Вот
уж двадцать лет сряду, как я состою в звании пропащего человека, и мне кажется, что этого периода времени вполне достаточно, чтобы
пролить бальзам забвения на какие угодно сердечные ропоты.
Наконец всем
уже невтерпеж стало, и стали ребята говорить: ночью как-никак едем! Днем невозможно, потому что кордонные могут увидеть, ну а ночью-то от людей безопасно, а бог авось помилует, не потопит. А ветер-то все гуляет по
проливу, волна так и ходит; белые зайцы по гребню играют, старички (птица такая вроде чайки) над морем летают, криком кричат, ровно черти. Каменный берег весь стоном стонет, море на берег лезет.
Подошли мы к нему, видим: сидит старик под кедрой, рукой грудь зажимает, на глазах слезы. Поманил меня к себе. «Вели, говорит, ребятам могилу мне вырыть. Все одно вам сейчас плыть нельзя, надо ночи дождаться, а то как бы с остальными солдатами в
проливе не встретиться. Так
уж похороните вы меня, ради Христа».
Верст триста пройдем, будет
пролив,
узкое место; тут нам и переправу держать на амурскую сторону на лодках».
В летнюю ночь 187* года пароход «Нижний Новгород» плыл по водам Японского моря, оставляя за собой в синем воздухе длинный хвост черного дыма. Горный берег Приморской области
уже синел слева в серебристо-сизом тумане; справа в бесконечную даль уходили волны Лаперузова
пролива. Пароход держал курс на Сахалин, но скалистых берегов дикого острова еще не было видно.
Авдотья Максимовна. Вот нынче хотел Виктор Аркадьич приехать поговорить с тятенькой. Что-то будет!.. Хоть бы
уж поскорее он приехал; по крайней мере, я бы
уж знала, а то как тень какая хожу, ног под собой не слышу. Только чувствует мое сердце, что ничего из этого хорошего не выйдет.
Уж я знаю, что много мне, бедной, тут слез
пролить.
Авдотья Максимовна. Что же мне делать-то! На грех я его увидела! Так вот с тех пор из ума нейдет, и во сне все его вижу. Словно я к нему привороженная какая. (Сидит задумавшись.) И нет мне никакой радости!,. Прежде я веселилась, девка, как птичка порхала, а теперь сижу вот, как к смерти приговоренная, не веселит меня ничто, не глядела б я ни на кого.
Уж и что я, бедная, в эти дни слез
пролила!.. Ведь надо ж быть такой беде!..
На Дуэском рейде на Сахалине поздно вечером остановился иностранный пароход и потребовал угля. Просили командира подождать до утра, но он не пожелал ждать и одного часа, говоря, что если за ночь погода испортится, то он рискует уйти без угля. В Татарском
проливе погода может резко измениться в какие-нибудь полчаса, и тогда сахалинские берега становятся опасны. А
уже свежело и разводило порядочную волну.
В другом доме, находившемся даже недалеко от первого, этот опиумный господин (так звали его в первой гостиной), производил совершенно противоположное действие; лысина его имела свойство
проливать самый яркий свет; при появлении его, один вид лысины пробуждал
уже в сердцах присутствующих сладчайшее трепетание; самое молчание его находило восторженных истолкователей.
«Незнамый человек» был запаслив, и в сумке у него как раз оказался огарок такой свечи, какая требовалась. Прежде она была у него длинная, но он ее
уже «пожег во многих местах», где было такое же бездождие, и везде будто там «дожди
пролили».
По выходе, после двух дней стоянки, из Копенгагена ветер был все дни противный, а потому «Коршун» прошел под парами и
узкий Зунд, и богатый мелями Каттегат и Скагерак, этот неприветливый и нелюбимый моряками
пролив между южным берегом Норвегии и северо-западной частью Ютландии, известный своими неправильными течениями, бурными погодами и частыми крушениями судов, особенно парусных, сносимых то к скалистым норвежским берегам, то к низким, окруженным отмелями берегам Ютландии.
Сегодня она чувствует сама начало своего выздоровления… Ей лучше, заметно лучше, так пусть же ей дадут говорить… О, как она несчастна! Она слабенькая, ничтожная, хрупкая девочка и больше ничего. A между тем, y нее были такие смелые замыслы, такие идеи! И вот, какая-то ничтожная рана, рана навылет шальной пулей и она
уже больна,
уже расклеилась по всем швам, и должна лежать недели, когда другие
проливают свою кровь за честь родины. Разве не горько это, разве не тяжело?
Нашло раздумье на Ермака. Довольно
пролил он крови христианской, добился того, что на Москве
уже готова для него петля, что назначен выкуп за его буйную голову — пора и честь знать! Лучше идти бить неверных, нечисть-то эту и убить не только не грех, а что паука раздавить — семьдесят грехов, чай, простится за каждого.
Она
уже тихо молилась и плакала, но это
уже были не те слезы, которые она
проливала на отцовской могиле, не слезы накопившегося тяжелого горя, а тихие сладкие слезы душевной мольбы и надежды на благость Провидения.
— Ничего, — говорит, — денатурального, сестрица, в том нет. Третьего дня, как меня ваш главный обернул, я по деликатности воздух в себя весь вобрал, вся кровь в меня и втянулась, ни швов, ни рубцов. А сегодня запамятовал, вот ошибочка и вышла.
Уж не взыщите, сестрица. Корова быка доила, да все
пролила. Всякое на свете бывает…